Актриса Камерного театра Виктория Бухарина: «Не сотвори очарованья»

Чугунные ворота в арке дома по Цвиллинга, 15. За ними стоит девушка с аккордеоном и машет, показывая, что надо пройти чуть дальше – служебный вход на территорию театра через дверь рядом. Ещё пара шагов – и шум города вместе с его деловитой суетой оказывается позади. Через узкие коридоры, одновременно напоминающие своды монастырской кельи и тамбур поезда, попадаешь в иное измерение – актёрскую гримёрку.

15 лет назад сюда пришла Виктория Бухарина (та самая девушка с аккордеоном) и стала частью «камерной» семьи. Это именно она – наивная Сонечка из спектакля «Мой внук Вениамин» и мама уже взрослой дочери Валентина из спектакля «Под одной крышей», девушка-ангел из «Москвы-Петушков» и ведьма из шекспировского «Макбета». На прошлой неделе Виктории исполнилось 35 лет, и мы решили поздравить одну из самых ярких челябинских актрис с днём рождения, а заодно узнать, что самое сложное в профессии актрисы, какие курьёзы случаются во время спектаклей и через какую «медицинскую» процедуру нужно порой пройти, чтобы попасть в труппу Камерного.

– Виктория, здравствуйте! А это вы к премьере или к вводу в спектакль готовитесь (показываю на музыкальный инструмент)?

– К премьере. Ввод у меня прошёл: восьмого августа я вышла на сцену в «Мелком бесе». Мой любимый спектакль, кстати. Один из любимых. Я очень рада, что туда попала. Но в то же время есть и сожаление – я теперь не смогу посмотреть его полностью из зала! (смеётся). А я всегда при удобном случае заходила и смотрела «Беса».

– А что именно в этом спектакле заставляет вас пересматривать его?

– А он другой, непохож на остальные наши спектакли. Актёры в нём совершенно по-другому работают. И знаете, там такая мощная энергия бьёт! Для меня этот спектакль про очень важное – про то, как именно мы позволяем «бесу» завладеть нами в силу слабости своей души. Опять же — погоня за вседозволенностью, неумение с этим жить. Мне сильно жалко Передонова [главный герой — прим.ред].

– Какую роль вы играете в «Бесе»?

– Валерии. Одной из сестёр Рутиловых, они в вечном ожидании женихов.

– Извечная тема вечного ожидания счастья в русской классике?

– Да. И в финале она так и остаётся все в том же ожидании.

– Легко ли вам даются вводы в спектакли? Я знаю, что некоторым артистам не нравится входить в уже готовую постановку и повторять чужой рисунок роли.

– Я не отношусь плохо к вводам. Это прекрасный опыт. Надо сразу быть готовой, всю себя подключить, всё из себя тут же достать и выдать. Потом, с каждым следующим спектаклем ты уже пытаешься научиться в этом спокойно «плавать», а не отчаянно грести. Каждый раз проверяешь свои размышления о роли, спектакле. Главное, чтобы твои актёрские «находки» не выбивались из общей концепции постановки. И здесь всегда выручают коллеги – они всегда рядом, они внимательные, неравнодушные, смотрят, подсказывают и направляют. С нашими артистами не пропадешь.

– Давайте вернёмся к поводу нашей сегодняшней встречи. На прошлой неделе вам исполнилось 35 лет. Для вас возраст имеет значение? Болезненно ли воспринимается «взросление», особенно когда твоя профессия – актриса?

– Нет. Наблюдая за женщинами разных возрастов, из разных сфер, я всё-таки для себя давно приняла выбор – благодарно принимать любой возраст. Женщины прекрасны всегда, главное, полюбить себя, принять себя такой, какая ты есть, и работать над недостатками. Начиная с 33-х лет – не знаю, почему так – во мне начало всё меняться. Как будто бы меня долгие годы «бултыхало в центрифуге», а потом я вышла и начала приходить в себя. Пришлось резко повзрослеть в силу жизненных обстоятельств, а оглянуться на все это получилось позже.

– Вы себе такой нравитесь больше, чем та, другая Виктория, скажем 10-летней давности?

– Это два разных человека. Вспомнить меня раньше – в старших классах, в институте – я думаю: «Боже мой! Что вообще со мной происходило? Откуда я упала? Чудище». Не понимаешь, кто ты. Сейчас я себя принимаю: возраст, то, что со мной происходит в жизни. Я уже перестала чему-то удивляться, перестала в каких-то моментах чего-то ждать, перестала себе задавать вопрос: «Почему и за что?». Когда была жива мама и в жизни что-то случалось, я плакала, звонила ей, сестре и говорила: «Ну за что мне это!?». Они всегда произносили фразу, которая меня жутко раздражала: «Вик, не «за что», а «для чего»». Теперь я понимаю, для чего. Во благо, чтобы я стала лучше и в первую очередь для себя. Мудрею, похоже.

– А если вернуться ещё дальше в прошлое – в детстве вы точно знали, чего хотите, или решение стать актрисой было спонтанным?

– Это не было спонтанно. Я помню один яркий момент из детства: у нас был проигрыватель и много разных пластинок. Но я любила включать пластинку певицы Марии Мордасовой. Я выставляла в окно проигрыватель, перед этим созывала народ – детей собирала, забегала к бабушкам, которые дружили с моей бабушкой и говорила: «Баба Люба, я вот сегодня в час буду выступать! Приходи к нам во двор, к подъезду!». Я надевала голубое платье, голубые бабушкины серьги с огромными красивыми камнями, включала проигрыватель, выходила во двор и танцевала. А потом в школе уже начала понимать, что, видимо, эту энергию надо на сцену выплёскивать.

– То есть метаний – быть или не быть артисткой – не было?

– Не было, хотя в девятом классе думала пойти учиться на парикмахера. Но решила ещё поучиться, подумала: «Надо же 11 классов закончить, чтобы стать артисткой». А в 11-ом классе мама говорит: «Вик, если ты не поступишь на бюджет, я не смогу тебе оплачивать учебу». То есть стимул у меня был. Другие варианты я даже не допускала. И я поступила на бюджет – с божьей помощью и мамиными молитвами. Мама меня поддерживала, она видела, что я действительного этого хочу. Сомнений не было вообще, и засыпала я каждый раз с мыслью: «Я хочу быть артисткой».

– Значит учиться было легко?

– Я бы так не сказала. На первом курсе, когда начались этюды, познание себя, своего тела, принесите то, подготовьте это, я сидела, смотрела на всех и думала: «Боже, что я здесь делаю?». У меня была жуткая депрессия. Помню, еду в трамвае и плачу: «Я не так хотела артисткой быть! Зачем мне все это!». Но я умею всё-таки себя «вытаскивать» из таких недоразумений. В итоге я взялась за работу. И в тот момент мощным толчком для меня послужило знакомство с Камерным театром. Студентами мы ходили по театрам, смотрели спектакли, и когда я пришла в Камерный, это была любовь с первого взгляда. Я поняла, что мне никакой другой театр больше не нужен.

– А что зацепило?

– Зацепило? Да меня наглухо накрыло. Ты переступаешь порог и понимаешь – «это твоё». Атмосфера, люди, с которыми ты хочешь работать, ну и, конечно же, режиссура Виктории Николаевны Мещаниновой, [главный режиссер театра – прим.ред]. Мне нравилось, как работают артисты, они ни на кого не похожие, ни на кого. И когда пришла в театр, я в этом убедилась.

– А как вы попали в Камерный?

– Перед 4-м курсом я пришла к Виктории Николаевне, сказала: «Здравствуйте, Виктория Николаевна! Я студентка Бухарина. Я хочу работать в вашем театре». На что последовал ответ: «Ну, пройдите в кабинет, студентка Бухарина. Что вы хотите?»…

– Волновались?

– Конечно! Курсе на третьем слух дошёл, что Виктория Николаевна набирает к себе стройненьких девочек, а я была очень полненькой девочкой (смеётся). Вот тогда я взялась за себя. А потом мне позвонили, предложили сделать заявку на роль дочери Дени Дидро в спектакле «Распутник». И мы тогда с Петей Артемьевым и Леной Евлаш встречались, пробовали, показали заявку. В тот же период случилось так, что Марина Гез уходила в декрет и надо было ввестись на роль Бекки в спектакль «Том Сойер». Меня взяли на эту роль. Параллельно мы продолжали репетировать «Распутника», но ясности никакой не было. И в конце 4-ого курса я решила всё-таки узнать, возьмут меня или нет. Пришла к Виктории Николаевне: «Виктория Николаевна, очень хочу к вам в театр». Она мне сказала: «Ну, вы же понимаете, что вы не нашей крови». (Это означало, что я воспитана педагогами другого театра). Я говорю: «Я сделаю себе переливание! Я буду вашей крови!». «Ну, давайте попробуем». И вот уже почти 15 лет я здесь.

– Можно сказать, что «переливание» прошло успешно?

– Это только «главный врач» может сказать (улыбается).

– За эти 15 лет поменялось представление о профессии?

– Да нет. Представление о профессии не меняется. Когда ты еще школьник, ты представляешь актёрскую профессию в розовом цвете, а когда ты окунаешься в этот мир, начинаешь понимать, какой труд стоит за этим, сколько нужно в себя вкладывать. Но я даже не представляю себя без театра.

– Что самое сложное в профессии артиста?

– Наверное, не переставать расти. Всё время держать себя в тонусе и боевой готовности. Иногда очень сложно совмещать семью и работу. Бывает, что у тебя с самого утра день совершенно не складывается, из тебя всю душу вытрясут пока дойдешь до театра, а именно в этот день у тебя сложнейший спектакль. Очень тяжело было, когда не стало мамы. Мы её похоронили, а на следующий день я играла комедию «Распутник», потом ещё – два дня подряд были комедии – а на четвёртый день я играла «Гнездо Глухаря». В такие моменты включаешь анестезию на свою душевную боль, красишь лицо и выходишь на сцену, на три часа забывая обо всем…Или когда, например, тебе надо выходить на сцену, а у тебя ребёнок болеет…Когда дочка была маленькой, я её спросила: «Ты хочешь быть артисткой?». Она сказала: «Нет, нам тебя хватит». Наверное, она понимает, что это сложно.

– А в психологическом плане бывает тяжело? Ведь театр – это всегда конкуренция, хоть и творческая.

– У нас небольшая труппа, и каждый на своём месте. Когда тебя ставят в дубль, ты просто понимаешь: «Да, в нашем театре две актрисы могут сыграть эту роль». Мы же можем по-разному это сделать, от этого и интересней. Мы смотрим на репетициях друг на друга, что-то подмечаем, с чем-то согласны, с чем-то нет, каждый размышляет над своей ролью с помощью дубля.

– Влияют ли роли на реальную жизнь? Бывают ли случаи, когда артисты настолько сильно вживаются в предлагаемые обстоятельства пьесы, что похожие события начинают происходить в жизни?

– Не то, чтобы влияют. Скорее потом в жизни, в диалоге, очень уместно возникают тексты из спектаклей. А бывает, репетируешь и постоянно ловишь себя на том, что это все идет из твоей жизни. Все интересно перекликается.

– Театр – это испытание?

– Да. Например, он становится испытанием, когда у тебя была любимая роль, и её не стало. Был ребёнок и забрали. Когда ты над чем-то работаешь, вроде бы дошёл до конца, и по какой-то неизвестно причине – раз, и нет тебя в спектакле. Это очень больно.

– А Вы можете выделить одну, самую любимую роль?

– Вот я сейчас начну выделять роль, а потом мне скажут: «Вик, ты в ней плохо работаешь» (смеётся). Есть роли, которые дают мне силы. Есть роли, которые дают мне много размышлений. Есть роли, в которых можно расти, расти и расти. И есть роли, которые греют душу. А есть роли, где я поддерживаю тепло роли другого артиста и тоже от этого кайфую.

– Интереснее играть роли, которые даются сложно, или те, что даются легко?

– Легко? Нет, про это я ничего не слышала (смеется).

– Как вы готовитесь к роли? Есть какой-то определённый ритуал?

– У меня была роль Луизы в «Коварстве и любовь». Меня дня за три до спектакля начинало трясти: я ни есть не могу, ни спать не могу, спектакль отыгрываю, прихожу домой – уснуть не могу. Я три дня хожу, как зомби – хожу и думаю, думаю, думаю. Есть такие роли, к которым ты уже с утра готовишься. В шесть вечера спектакль, а ты уже с восьми начинаешь звучать, распеваться, текст повторять. А бывает, достаточно переступить порог театра, и ты уже готов.

– А вас когда-нибудь узнавали на улице?

– Меня даже иногда не узнают, когда приходят на разные спектакли с моим участием (смеется). Один раз, правда, было такое. Я оплачивала покупку, и слышу: «Вы же в «Вениамине» играли?! Мы вчера на вашем спектакле были!». Это прям единичный случай. А был случай, когда я проходила врачей для оформления санитарно-курортной карты. Прихожу к терапевту, она читает, где я работаю: «Ой, Камерный театр! Мы так любим к вам ходить!». Я говорю: «Здорово. А какие спектакли смотрели?». Она называет все спектакли с моим участием…Я говорю: «Да, я в них играю». Врач в недоумении: «Вы??? Кого это вы там играете?». Она меня не узнала.

И так мне неловко стало в этот момент!

– Может, это и есть искусство перевоплощения.

– Может быть (смеётся).

– Если уж мы заговорили об интересных случаях, можете рассказать о самом курьёзном случае из своей профессиональной жизни?

– У меня вообще всё курьёзно. Я помню, играем мы спектакль «Ромео и Жаннета». Мне надо было открыть створки, сказать реплику и закрыть створки. Я начинаю закрывать, одни закрыла, а вторые не могу. Я и так, и сяк, и так…А она, эта створка, встала и закрыла проход, который нужен. Я снимаю её и направляюсь к кулисам вместе с ней. Вижу: стоит помощник режиссёра и просто заливается от смеха, глядя, как я в красивом платье тащу эту бандуру. Потом на «Восьми женщинах» постоянно что-то случается. То у нас открывается дверь, которая закрыта на ключ и которую мы «не можем» открыть, то еще что-нибудь. Для понимания – дверь посередине сцены, к ней ведёт лестница. Алина [Алина Тягловская, исполнительница роли Габи – прим.ред] проверяет дверь, поворачивается к нам и говорит: «Дверь заперта. У кого ключ?». И в этот момент дверь со скрипом: [далее непередаваемый на письме звук]. Вообще таких случаев очень много. Я могу рассказывать и рассказывать. За это, в том числе, и любишь свою профессию. В жизни не так много вещей, которые могут тебя так встрепенуть, чтобы ты ухохотался и забыл обо всём.

– Можете ли вы описать себя тремя словами?

– Я всё чаще прихожу к тому, что я птица Феникс… Мне сложно себя описать. Обычно меня описывают. У меня такие замечательные родные, друзья и знакомые, которые говорят мне очень важные слова. Я порой не ожидаю такое услышать от них. Но когда слышу, думаю: «Боже, неужели это всё я?». Но я знаю, что они врать мне не будут. Мне всегда говорят о том, какая я сильная, какая я молодец…Точно могу сказать, что я очень чувствующий, переживающий за других человек. Вот если я чувствую, что человеку сильно плохо, мне нравится просто прижать его. Обнимаю, даю своё тепло и вижу, что человеку лучше становится – он как-то обмякает, улыбаться начинает.

– Думаю, это про то, что театр – это всегда умение и желание понять человека. Виктория, если говорить о творческих планах, вы уже знаете, какую новую роль вам предстоит сыграть в этом сезоне?

– Да, знаю. В конце прошлого сезона мы начали репетировать спектакль «Кто такой мсье Шмитт?» Себастиана Тьери. Но раскрывать подробности пока давайте не будем.

– А если заглядывать в отдаленное будущее, какую роль мечты вы бы хотели сыграть?

– Мне нравится строчка из песни «Не сотвори очарованья – разочарованной быть нелегко». Применю ее к вопросу о мечте. Не мечтаю напрасно. Я благодарна тому, что у меня есть. В жизни я давненько не мечтаю. Я просто ставлю цель и не теряю надежды.