Слова любви стократ я повторю

Песенку Вадима Козина «Осень», модную в начале 20-го века, очень любила бабушка Мария - жена моего двоюродного дедушки Феди. Эту пластинку она слушала не раз, знала наизусть все слова и даже подпевала:

Где наша первая встреча?

Яркая, острая, тайная⠀

В тот летний памятный вечер⠀
Милая, словно случайная.

Историю любви родных мне людей я узнала из их рассказов, воспоминаний и писем.

Первая встреча.

Майор Красной Армии Фридрих Тринклер служил на Дальнем Востоке, был начальником штаба 100-го стрелкового полка. В 1938 году его арестовали, обвинили в измене Родине – 58-я расстрельная статья. Почти два года он находился под следствием. Освободили «за недоказанностью обвинения».

В февральский день 1940 года 39-летний Фридрих садится в поезд на станции «Хабаровск». Документы о реабилитации на руках, и Фридрих едет в Народный Комиссариат обороны добиваться восстановления на службе. Он в угнетенном состоянии от навалившихся проблем. Неизвестность со службой, исключение из партии, жены нет, 10-летний сын все это время живет в Ленинграде в семье матери и сестры. Фридриху не до общения, а сосед слишком разговорчив. Фридрих долго стоит в коридоре. Из соседнего купе выходит миловидная пассажирка лет 30-ти, закуривает (в то время в поездах разрешалось курить), усаживается с книжкой на откидное сидение. Фридрих не переносит запах дыма, два года как бросил курить. Еле скрывая досаду, спрашивает попутчицу:

– Скажите, как далеко вам ехать?

Улыбаясь, она отвечает:

– До Москвы. А вам?

– Вот думаю, сколько вы папирос до Москвы выкурите?

С миловидного лица слетает улыбка.

– А вот ни одной!

Молодая женщина резко встает. Откидное сидение громко хлопает по стенке купе. Она открывает дверь туалета, выбрасывает недокуренную папиросу. С невозмутимым видом проходит мимо Фридриха, задвигает дверь своего купе. Ещё несколько раз они пересекаются в коридоре, стараясь не замечать друг на друга.

Ночью тепловоз неожиданно останавливается. Фридриху не спится, он выходит из купе. Слышит, как его соседка спрашивает проводника, что случилось. Тот на бегу отвечает:

– Снежный занос.

– О, это надолго! - говорит молодая женщина.

– Проводник не сказал вам, насколько долго? - обращается к ней Фридрих.

– А пойдете чистить пути?

– Если понадобится, пойду. В Гражданскую приходилось брать лопату в руки.

– Я пошутила. Снегоуборочную машину ждем. Теперь лопаты не нужны.

– Вы не проводницей ли работаете?

Молодая женщина опять улыбается:

– Нет, но с железной дорогой связана... Слушайте, перестаньте раздражаться, дорога длинная, а вы весь на нервах.

– Вот именно – длинная. Скорей бы доехать. Болтливый сосед и вы с куревом...

– Вы что никогда не курили? В армии все курят.

­– Бросил два года назад.

– Меня Марией зовут, а вас?

– Работнику железной дороги я обязан назвать имя?

– Конечно.

– Фридрих... Вы все время улыбаетесь? Легкий характер?

– А у вас секретное задание? Где служите, майор?

– Ещё и в званиях разбираетесь? Вы не из военизированной бригады железнодорожных войск?

– Перестаньте. Просто муж был военный.

– Был?

– Погиб в Гражданскую.

– Простите.

– Все нормально. А вы где воевали?

– Да много где. В Дагестане. С бандами полковника Гоцинского. На Кубани довелось подавлять десантников Врангеля. А ваш муж где воевал?

– В Средней Азии. В кавалерийском полку служил...Лихие ребята были! Наводили ужас на басмачей. В Узбекистане своими глазами видела, как бандиты драпали из Шерабада.

– А вы что там делали?

– Моталась в двухколке за мужниным полком.

– И не страшно?

– Страшно, потому что с грудным ребенком.

– Ничего себе. А куда муж смотрел?

– Вот муж и распорядился - уезжай. Стали прощаться. Мужички выстроились, один пошутил: «Кто первый с Марийкой целоваться?» Мой выхватил шашку: «Только попробуй!» Все гогочут. И он тоже. Больше его не видела.

– Какое интересное имя – Марийка.

– Венгерское. Так меня в детстве звали, так оно и закрепилось. А вас как в детстве звали?

– Я сам себя звал. Когда спрашивали, как мое имя, отвечал: "Фифи".

– Какая прелесть!

– Что тут прелестного? Долго не мог выговорить - Фридрих...

– Нас не спрашивают при выборе имени.

– И фамилии тоже. Однако спать пора. Спокойной ночи!

На следующий день Фридрих и Мария снова разговаривают в коридоре до позднего вечера. Она рассказывает о себе, как справлялась с жизненными трудностями, когда приехала на учебу в Москву с маленькой дочкой. Вспоминает, как уборщица на вокзале приютила её с больным ребенком, как в наркомате обороны ей, как жене военнослужащего, помогли с обустройством ребенка в ясли. Дочке сейчас 13 лет, Мария работает культработником в ЦК профсоюза железнодорожников, но временно направлена на работу в Хабаровск. В Москве пробудет неделю. Потом ей предстоит сопровождать джаз-ансамбль Дмитрия Покрасса на Дальний Восток, чтобы тем самым приобщить дальневосточных железнодорожников к музыкальной культуре. Фридрих без подробностей рассказывает о своих проблемах. Мария ему сочувствует и советует бороться, ведь он восстановлен в правах. Уже за полночь Мария собирается уйти, сказав, что замерзла. Фридрих приносит шинель и надевает на Марию. Шинель ей почти до пят. Оба смеются. Фридрих притягивает Марию к себе и целует. Семь дней и ночей пара проводит вместе. И когда поезд подходит к Москве, оба понимают, что расставаться им не хочется.

Мария ведёт Фридриха в свою квартиру. Неделя пролетает быстро и сближает их навсегда. Мария должна уезжать, а в наркомате все еще тянут с назначением Фридриха на новое место службы. Она оставляет ему ключ от квартиры.

С этого дня дорожный роман перерастает в почтовый.

«Приходится жить ожиданиями».

МАРИЯ: «Милый Фифи, я пишу тебе уже третье письмо, разберешь ли, так как пишу на остановках или на ходу. Поезд идет по берегу реки, вспоминается совместная поездка. Помнишь, как мы простаивали у окон все ночи, нам не хотелось спать. Хотелось без конца говорить, обнимать друг друга. Да, есть что вспомнить. Ты сумел разбудить все лучшее в 34-летней женщине. Это смог сделать только ты, до сего времени я такого не испытывала. Я сейчас познала вкус жизни. Я теперь хочу жить, боюсь заболеть, а раньше спокойно думала о смерти. Как я обязана тебе за это желание - хотеть жить - и за любовь к тебе. Наша любовь еще прекрасней, потому что она не односторонняя, здесь сочетание духовных запросов, дружбы, уважения, взаимного влечения друг к другу, возраст. Меня сейчас не оторвет от тебя никакая сила. Я всегда и всюду буду следовать за тобой. Я планирую отправить свои книги тебе посылками, дело за адресом. Как скоро он будет известен?».

ФРИДРИХ: «Шлю горячий привет, дорогая Марийка! Как приятно сознавать, что наши чувства и переживания совпадают. Это подтверждается тем, что мы почти в один час послали друг другу телеграммы. Я чувствую то же, что и ты. Кажется, у нас и натуры одинаковые. Если принадлежать чему-либо или кому-либо, то целиком, без остатка».

ФРИДРИХ: Милая моя Мариечка! Только прочитал твое письмо, и очень удивился, что оно так скоро, всего за 5 дней пришло. Потом понял, что ты отправила его со станции. Мне еще больше захотелось тебя видеть. Ты права, с каждым днем становится все тяжелее переносить разлуку. О назначении моем пока ничего не известно. Я съездил в Ленинград повидать мать, сестру, племянницу и сына. Пишу тебе о своих переживаниях при встрече с моими родными. Сына я совсем не узнал, не ожидал его встретить таким большим и, я бы сказал, настолько изменившимся (был блондином, а сейчас он брюнет, волосы потемнели). Встретил он меня очень трогательно, даже не скрыл слез радости. Также заметил, что он за эти два года значительно развился – разбирается во многих вещах. В общем, я им доволен. Чувствуется, что мои родные над ним поработали, я им за это благодарен. Не узнал я также свою племянницу, которую видел девчонкой, а сейчас она уже девушка со вполне установившимися взглядами на многие вещи. Работает в комсомоле, считается большой общественницей, собирается ехать в лагерь вожатой. Я также рад за мать и сестру, они за эти годы значительно выросли политически – освободились от ряда обывательских взглядов, пережитое мною оценивают вполне правильно. Я, откровенно скажу, опасался, что мое положение повлияет на них отрицательно. Но сестра не ослабила свое участие в общественной работе, должным образом вела воспитание дочки и моего сына, мое отсутствие абсолютно не повлияло на их взгляды. Сестре пришлось много работать, так как она была единственным работником в семье (получает 400-450 р.), ей пришлось брать побочную работу. Мать тоже немного прирабатывала. И так они тянули без меня, живя вчетвером в коммуналке, не жалуясь и не сетуя на судьбу. Это самое главное! Вот я рассказываю вещи, которые тебе, может быть, совсем неинтересно читать. Прости за такое письмо. Возможно, до приезда мы сможем поговорить по телефону. Не забывай своего друга Фридриха!

МАРИЯ: «Мой нежный друг! Мне интересно все, что касается тебя и твоих родных. Хочется с ними познакомиться. Скорее бы нам соединиться в семью. Моя Клара уже спрашивает: «Можно мне дядю Фридриха называть папой? А можно я Гене письмо напишу?». Я вложила ее листочек для Гены».

МАРИЯ: «Дорогой мой Фифи! Меня отправили в командировку. Тоскливо ехать без тебя в поезде. Все нами тогда виденное сейчас похорошело. Сплошь расцвела черемуха, точно снегом засыпаны кусты. Громадные, пестрые ковры цветов. Вот бы смотреть на это вдвоем! Еду вполне хорошо, сплю, ем, вяжу, плету пояса. А мыслями с тобой, уже строю совместную жизнь. Дорогой, как можно меньше волнуйся, береги себя!»

МАРИЯ: «Здравствуй, милый Фифи! Праздник, а мне грустно. Была в гостях, даже танцевала, а думы о тебе. И в театр больше одна не пойду. Я очень скучаю. Если в момент расставания на перроне у вагона я выдержала и не поцеловала тебя, то при встрече сдержаться не ручаюсь, не стану обращать внимания на окружающих и расцелую».

МАРИЯ: «Милый Фифи! Ты сказал, что тебя могут направить на Урал. Интересное место назначения. Возможно, город будет в ведении ЦК профсоюза железнодорожников. Я тогда должна начать переписку о возможном переводе на работу, тем самым я не потеряю стаж. Жаль московскую квартиру, но так хочется скорее быть вместе. Когда же приказ? Подписан или нет? Что же будет дальше? Очень прошу перед выездом в назначенное место вызвать меня к телефонному разговору».

ФРИДРИХ: «Дорогая Марийка! В наркомате мне сказали, что я назначаюсь на должность командира полка по строевой части в Уральский военный округ, но не говорят, какой город. Приходится жить ожиданиями. Не забывай своего Фифи».

ФРИДРИХ: «Милая моя Мариечка! Ты спрашиваешь, не надоело ли мне слышать и читать одно и то же о том, что ты меня любишь. Ты меня обидела. Родная моя! Может ли быть большее блаженство на земле, чем слышать и чувствовать, что ты любим и в то же время отвечать тем же. Наша беда, что это блаженство омрачено разлукой. Мне хочется, чтоб мы все время были вместе и начали жить счастливо вместе с моим сыном и твоей дочкой. Завтра иду в комиссариат обороны узнавать окончательно о своей судьбе, а пока у меня решение такое. Если вновь ничего не скажут определенного по поводу моей службы, то нахожу себе работу на гражданке и начинаю работать. Довольно уже зря есть советский хлеб. Пожелай мне успеха! P.S. Мне не нравится, что ты потеряла сон».

ФРИДРИХ: «Здравствуй, дорогой мой! У меня опять кипучие дела на работе. Веришь, даже ноги еле доплетаются до постели. Но если б ты был рядом, куда бы делась моя усталость! Жду от тебя хороших вестей».

Телеграмма срочная 30.06.1940 г. Хабаровск ДВ ЖД культотдел Корсуненко: «Назначен Кунгур около Молотова заказал разговор телефону первое июля один час московского отвечай адресу квартиры телеграфно получение этой телеграммы целую Фридрих».

МАРИЯ: «Дорогой Фридрих! 11 июля стоял мой вопрос на партбюро. Вначале было намерение меня не отпускать. Но я откровенно рассказала свою историю, очень волновалась, даже всплакнула. В итоге – положительное решение. Но еще было заседание президиума Дорожного комитета, там принято решение отпустить меня с работы только с 10 августа, то есть после проведения Дня железнодорожника. А председатель Дорожного комитета заявил секретарю партбюро, что будет обжаловать решение относительно меня. Но ведь формальности соблюдены, думаю, что 10-го выеду к тебе. Ни единого лишнего дня не хочу быть в разлуке с тобой. Фифи, дорогой мой, так хочется скорее знать, удовлетворен ли ты работой, хотя еще мало времени, как ты приступил, но сознание того, что ты уже вступил в права, должно тебя успокоить и не доводить до отчаяния, как это чувствовалось из телефонных разговоров с тобой и из письма, присланного из Москвы. Желаю успеха в служебных делах, а в личных сам знаешь, как они разрешаются. Твоя Марийка».

ФРИДРИХ: «Милая моя женушка Мариечка! Прости за краткость письма. У нас самое горячее время сейчас. Живу в лагере в 40 км от Кунгура. В самом Кунгуре еще не был, но квартиру уже обещали. Я в лагере пробуду до 15 сентября. Выслал тебе документы на переезд и требование на перевозку багажа. С этими бумагами можешь явиться к коменданту станции, он должен тебе устроить отъезд. Мой адрес: Пермская обл. Бершетский лагерь. 416 полк. Марийка, дорогая! Я очень хочу, чтобы ты скорее переехала ко мне. Но, конечно, не в ущерб твоих сил. И не за счет «чего угодно», как ты пишешь. Главное, чтобы «что угодно» не выходило за рамки коммунистической этики и устава. Целую крепко».

МАРИЯ: «Дорогой мой, ты пишешь, что очень занят на работе, но молчишь о том, как твои партийные дела. Поступили документы? Я волнуюсь и хочу знать каждый твой шаг. Жду встречи!».

Телеграмма из Кунгура от Тринклера: «Молнируй выезд и прибытие здоров целую Фридрих».

Телеграмма в Кунгур от Корсуненко «Встречай выезжаем шестнадцатого девяносто третьим целую».

«Наш уголок нам никогда не тесен, когда ты в нем …»
МАРИЯ: «Здравствуй, родной мой Фифи! Ты моя радость, ты моя жизнь. Без тебя грустно и душно, вместе с тобой «наш уголок нам никогда не тесен, когда ты в нем, цветет весна…». Звездочка ты моя! Обидно, что мы опять разлучены, что нет письма от тебя. Но прощаю, знаю, как ты занят. Твоя женушка Марийка. 12.11.1940 г».

МАРИЯ: «Здравствуй, мой нежный, мой любимый! Прошло семь дней с твоего отъезда, но меня одолела тоска. Роднуля моя, без тебя плохо, сразу ощущается мерзость этого городишки, чего не замечала рядом с тобой. Дома ты бывал редко, но я ждала и знала, что ты придешь, а сейчас ждать два месяца. Только рядом с тобой время летит, как человеческая мысль. Настроение у меня скверное. Я приболела. Возвращалась с женского собрания поздним вечером, поскользнулась, упала. Всю ночь болела спина и живот. Да еще белье было замочено, стирку затеяла. На другой день случилась беда. Малыша мы потеряли».

МАРИЯ; «Милый! Сообщаю, что на днях в штабе выписала картофель, узнала случайно, что можно это сделать, хотя вчера там была, но никто мне об этом не сказал. Меня бесит такое отношение к тебе, я готова наброситься на кого угодно. С сахаром такая же история. Но добыла. Разум заставляет меня сдерживаться, но было желание выговорить, почему такая несправедливость по отношению к тебе. Ты восстановлен в своих правах! У меня не раз бушевало внутри, но я тебе не говорила. Бывает такое состояние, ну как тебе его передать? Знаешь, как клушка за своего птенца набрасывается на врага, так и я готова нападать и защищать тебя. Но существуют рамки поведения. Однако если нужно будет, то за тебя не пощажу никого. Пиши, как ты устроился в Чебаркуле».

ФРИДРИХ: «Милая моя Мариечка! Если в лагерях была большая нагрузка, то здесь в полтора раза больше. Подъем в 6.30, завтракаю и сразу в поле до 17.30. С момента приезда ни одного выходного дня. У меня постоянно работа с людьми, потом личная подготовка к следующему дню занятий. Но я доволен. Мариечка, ты пишешь об отношении ко мне там, в Кунгуре. На это не обращай внимания, это мелочи. Сейчас такой период, такие трудные задачи стоят перед всеми, что на это не стоит тратить время и нервы. Мариечка! Я недоволен тем, что ты не бережешь себя. Думаю, тебе лучше сейчас воздержаться от поиска работы. До моего приезда хотя бы. Пусть материальная сторона тебя не беспокоит. Проживем как-нибудь и не хуже других. Я здоров, бодр и жду встречи с тобой. Конечно, у нас впереди самый лучший год. Главное мы вместе, а разлуки не беда. 18.11.1940 г.».

МАРИЯ: «Родной Фифи! Ты писал, что полк из лагеря возвращается 13-го февраля. Мы с женщинами решили встретить вас на лыжах. Наши дети такие хорошие, очень сдружились и тебя ждут с нетерпением. Дома все в порядке. Дрова есть. Все перепилено, изрублено. Полная кадка квашеной капусты. На 104 рубля купила свинины, натопила полтора литра сала, есть еще порядочно мяса. Взялась вышить жене одного офицера блузку за 50 рублей и еще есть заказы, но с моей нагрузкой на работе и с таким плохим освещением долго провожусь, зато будут дополнительно деньги. Будь спокоен. Я не из того десятка, если появятся трудности, то растеряюсь. Все трудовые, бытовые и общественные вопросы решила и жду тебя, мое солнышко! Твоя Марийка. 6.02.1941 г.».

ФРИДРИХ: «Я рад, дорогая, что ты смогла завоевать симпатии окружающих женщин, что тебя избрали председателем женсовета. До встречи, роднуля моя. 10.02.1941 г.!»

На фронт не пустили.

В предвоенные годы были введены зимние лагеря. Бойцы находились там по несколько месяцев. Военнослужащие участвовали в учениях с боевой стрельбой и под минометным огнем. Они ночевали в зимнем лесу. Учились делать шалаши из снега и хвои. Для бойцов проводили лыжные кроссы на 10 километров. Летом открывались учебные палаточные лагеря, где бойцы проходили тактическую, огневую, саперную, медицинскую подготовку.

С первых дней войны 416-й стрелковый полк, где служил заместителем командира Ф.В. Тринклер, начинают спешно грузить в железнодорожные эшелоны и отправлять в Западный особый военный округ. Немца Тринклера на фронт не пустили. В то время из частей и подразделений Красной Армии изымались лица по национальному признаку. Фридрих Тринклер оказался в той категории военнослужащих, которая обозначалась как лица воюющих с нами национальностей. В нее попадали не только немцы, а также финны, румыны, уроженцы Западной Украины. Поэтому таких военнослужащих переводили в запасные, строительные части. Это понимал Фридрих Тринклер, и все же предпринял попытку «догнать» своих бойцов, которых так тщательно готовил к сражениям с врагом. Но приходилось быть там, куда направляло командование. Есть в домашнем архиве его письма и телеграммы со штемпелем Москвы, Молотова, Свердловска, Уфы.

8.07.1941 г. «Дорогая Мариечка! Получила ли ты мою телеграмму из Москвы? Я уже в Молотове. Увольняйся, готовьтесь к переезду. Выслал 200 рублей».

21.09.1941 г. «Мариечка, пишу тебе из Свердловска, прямо на станции. Сегодня у меня был разговор «в пользу бедных». Мне сказали, что со мной и мне подобными будут еще разбираться, а пока направляют в Уфу, билет уже в кармане. Утешение: должность чуть повыше той, что в Молотове. Буду писать о моем использовании в наркомат обороны».

27.09.1941 г. «Милая женушка, пишу тебе из своего логова. Стройка в 18 км от Уфы. Живу в палатке, вместе с остальным народом. С питанием здесь лучше, чем в Молотове. Не знаю, стоит ли вам ехать сюда в такую глушь? Видеться будем редко. Я загружен по полной программе, как и все».

9.10.1941 г. «Дорогой мой! Ты пишешь, что обещают квартиру в Уфе, значит, нам надо ехать. Дети смогут посещать школу, работу я найду. С питанием здесь стало совсем плохо, сидели на картошке с солью. Купить ничего нельзя. Съездила в Кунгур, купила несколько килограммов картошки, моркови, мяса, помидоров, 400 граммов масла, 4 литра молока. Попросила попутчицу помочь дотащить этот воз, рассчиталась с ней. Гена ходит зеленый, сегодня опять температура высокая, слабость от недоедания, сейчас подкрепим его. Фридрих, ты уже столько перенес из-за своей фамилии, но как был коммунистом, так им и остался, несмотря на то, что два года тебя шельмовали. Милый, скорее быть вместе и рука об руку с поднятой головой делать то, что необходимо для победы. Давай телеграмму, и я моментально организую переезд, почти месяц разлуки, это невыносимо».

Бал Победы.

Мария с детьми последовала за мужем, разделила с ним все тяготы службы. В Уфе строился авиационный завод, сюда эвакуировали заводы из Ленинграда и Рыбинска. Строительство велось 10-ю стройконторами и стройбатальонами. Число работающих достигало 30 тысяч человек. Завод строился и одновременно выпускал моторы для самолетов. Мария Корсуненко работала председателем постройкома. В деревянном бараке организовали клуб «Строитель». Проводила здесь лекции, наладила работу кружка художественной самодеятельности. С этим самодеятельным агитколлективом, в котором участвовали стройбатовцы, раненые, находившиеся на излечении в госпитале, эвакуированные и их дети, Мария провела долгожданный бал Победы. Когда гости, строители и раненые расселись в зале по местам, «зажглись» все лампочки на ордене Победы. Орден засверкал огнями. «Это было потрясающее зрелище, − рассказывали деда Федя и баба Мария. − Радости и счастья не было предела». В достижении Победы была частица труда и энергии советского немца Тринклера и его русской жены Марии Корсуненко.

...Столько лет прошло, но будто сейчас слышу, как напевает свою любимую песню бабушка Мария:

Не уходи, тебя я умоляю⠀
Слова любви стократ я повторю.

Пусть осень у дверей, я это твердо знаю.
Но все ж не уходи, тебе я говорю...

Так получилось, что часто болела бабушка Мария. Но в 82 года Фридрих Тринклер, ветеран партии, участник Гражданской и Отечественной войн, персональный пенсионер, поработал на Ленинском субботнике метлой, подхватил воспаление легких и через 10 дней скончался. Как-то с дочкой я отдыхала в Анапе и решила проведать бабушку Марию. Она была еще бодра. Мы навестили могилку деда Феди. А перед нашим отъездом бабушка Мария отдала мне сложенные в трубочку пожелтевшие письма, перевязанные белыми тесемками. Там сохранены не только письма, но и все открытки, записочки, телеграммы. Вот одна из открыток: «Моя родная единственная любимая Мариечка! С днем рождения поздравляю тебя, моя дорогая. Всем сердцем, всей душой желаю, чтобы мы с тобой прожили в радости и добром здравии еще много-много лет, чтобы наша жизнь для всех добрых людей была примером чистой и крепкой любви, которую мы пронесли с тобой сквозь долгие годы счастья, радости и невзгод. Скорейшего тебе возвращения в наш родной очаг, который без любимой сейчас мрачен, неуютен и холоден. Крепко тебя обнимаю и целую, моя радость. Твой Фифи».

Из этих писем, из воспоминаний дорогих мне людей можно понять главное – любовь дает силы в любых жизненных испытаниях и в любое самое сложное для человека и страны время.