Совершенно секретно

Стаська был хвастун: то он хвастал тетрадью из лощеной бумаги, то хвастал пуговицей, на которую застегивалась тряпичная сумка для учебников. Словом, хвастал, чем мог. Конечно, мы завидовали ему потому, что многие писали на старых газетах между печатных строк – в войну вся страна жила по девизу «Все для фронта! Все для Победы!», поэтому ни тетради, ни учебники не печатались.

Нет, Стасик был хорошим мальчиком - не вредный, не злой; был добрым, судя по открыткам, которые он нам дарил (еще довоенные!), всякий раз принимая особую важную позу и со значительным выражением лица. Со временем предметов для хвастовства становилось все меньше, сказывались трудности военного времени, так что к третьему классу никто Стаську всерьез не принимал. Мы подтрунивали над ним, а над его выдумками просто смеялись. Потерю авторитета он переживал жестоко.

И вот однажды, ранней весной 1943 года, Стаська заявил нам:

- Если хотите увидеть Ворошилова, приглашаю!

- Ну ты и загнул!

- И не краснеет даже!

- Ври, да не завирайся!

- Ребята, вот честно пионерское, не вру! – и Стаська ухватился за красный пионерский галстук.

- А давайте поколотим его еще разок, чтоб честное слово не продавал.

- Нет! Постойте! Пусть он поклянется кровью!

Тут Стаська побледнел. На карту была поставлена его честь. Он решительно царапнул свой палец гвоздем и посадил кровяное пятно на чистый тетрадный листок. Мы все замерли – значит, правда, не врет.

Клима Ефремовича Ворошилова - народного комиссара обороны страны, героя Гражданской войны – мы все знали по портретам и песням. Еще в детском садике мы выучили стихотворение:

… Климу Ворошилову письмо я написал:

Товарищ Ворошилов, Народный комиссар,

В нынешний год

В Красную армию брат мой идет.

Был он на работе первым кузнецом -

Станет первым в роте, в армии бойцом.

Товарищ Ворошилов, я скоро подрасту,

В Красную армию тоже я пойду. И т.д.

В те годы вся ребятня играла в ворошиловских стрелков и буденовских кавалеристов.

Когда оцепенение прошло, полетели вопросы:

- А ты его видел?

- Какой он? Как на портрете?

- Ты с ним разговаривал?

- А наган у него какой?

Наконец, выяснили, что Ворошилова пока еще нет, он приедет только ночевать к Стаське на квартиру.

- А почему именно к вам?

- Потому что мой отец – комиссар ЦК!

Мы снова обомлели. Про комиссаров мы читали только в книжках, а тут вдруг оказался настоящий живой комиссар в нашем городе! Стаськин отец – комиссар! Мы знали, что он был на фронте, воевал, вернулся домой раненым, до сих пор он казался нам обыкновенным мужчиной небольшого роста, и вдруг - комиссар. Удивительно, почему это Стаська, вопреки обыкновению, не хвастал своим отцом? Это было непонятно. И еще было непонятно, что означает ЦК, но в этом никто не признался (Центральный комитет партии).

Как же увидеть Ворошилова?

Кто-то предложил: «Давай, Стасик, придем к тебе домой будто за арифметикой» (у нас тогда был один учебник на несколько учеников). Но такое предложение не прошло, так как все вместе гурьбой мы не могли заявиться на квартиру - сразу догадаются в чем дело и Стаське влетит. Да и не по-военному это как-то. Наконец, было решено создать разведку из мальчиков, что ниже ростом, а высоким мальчишкам доверили охрану Ворошилова, вооружив их камнями и палками, остальные были согласны выполнить любое поручение. Понятно, что в таком случае необходим штаб, который будет руководить всеми собравшимися. Штаб возглавила Люся Зайцева, потому что ее отец был в нашем городе начальником НКВД (Народный комиссариат внутренних дел). Подчиняться штабу поклялись все без пререканий, но, когда вышел приказ «разойтись по домам до особого вызова», никто не тронулся с места.

Предложение дежурить по очереди тоже не прошло. Во-первых, как нас оповестить о том, что нужно собираться (телефон тогда был редкостью, не у всех). Во-вторых, чем объясним родителям свой уход из дома в два-три часа ночи? Да они и не отпустят ночью нас никуда. А говорить про Ворошилова нельзя – это же военная тайна! Решили воспользоваться разрешением родителей ночевать у подружек. Дело в том, что мы учились в школе во вторую смену, часто после уроков были пионерские сборы, репетиции и прочее, поэтому идти домой поздно вечером поодиночке было страшно. Тогда родители разрешали нам ночевать друг у друга по строгому графику, чтобы знать, где мы находимся. Но на этот раз мы под различными предлогами отпросились все в один вечер, искренне раскаиваясь в том, что пришлось обмануть родителей.

Итак, одевшись потеплее, мы залегли в кустах, что росли около стаськиного дома. Ветки кустарника заиндевели, закуржавели, стоят, как сахарные. Ворошиловская охрана расположилась на одном фланге, разведка – на другом, остальные – между ними. Вначале Стасик выбегал к нам и сообщал, что Ворошилов еще не приехал.

- И без тебя видим, мы строго следим за подъездом вашего дома, - отвечала ворошиловская охрана. Когда поздним вечером вокруг дома появились какие-то штатские люди, мы как-то сразу не придали этому значение, но Стасик выходить перестал.

- Вот трус проклятый, поди опять обманул нас. Ну я ему!

- А может спит себе на тепленькой постельке, а мы тут…

А мы тут, в кустах, стали замерзать. Весенние ночи холодные, бьют полотна влажного мартовского ветра, да к тому же одежда промокла от сырой земли (земля оттаяла, согретая нашими телами).

Решено было послать разведку к Стаське на квартиру, но эти самые штатские в подъезд никого не впустили. Ага! Это неспроста! Может, и Стасика они не выпускают, мелькнула у нас догадка. Однако разведчики заметили, что от кустиков поднимается пар, поэтому, чтобы избежать разоблачения, штаб приказал дышать в варежку.

Все приказы и замечания передавались по цепочке. Ночь выдалась звездная, лунная. От луны исходил рассеянный призрачный свет. Везде было тихо, таинственно. Стаськин дом хорошо просматривался, но ни Ворошилова, ни комиссара мы пока не видели. К утру морозец усилился. Кто-то хотел кашлять, кто-то чихать, но мы стоически боролись со всякими ненужными мелочами жизни, напрягая всю свою волю на преодоление сна. Чтобы не примерзнуть к земле, отползали к дому на противоположной стороне улицы и прыгали, пока не согревались.

Ощутив толчок в бок, я поняла, что все-таки задремала. На востоке небо уже светлело. «Смотрите! Идут!» - пронеслось по цепочке. Из подъезда стаськиного дома, точнее из наблюдаемого объекта, вышли Ворошилов, комиссар и еще какой-то военный, очень высокий и красивый. Мы затаили дыхание, наши сердца стучали громко, как двигатель танка. Идут маршалы, окруженные людьми в штатском, горделивая осанка, быстрый шаг. Я вначале растерялась: который из них Ворошилов? Вот этот? Лицо как на портрете, но… такой маленький?! Не может быть! Мне он представлялся могучим богатырем, а тут оказался совсем простым, как все. А кто же другой? Он выше всех намного и моложе, осанка величественная. А сапоги у них какие! Блестящие, высокие!

Идут маршалы, чеканя военный шаг, как на параде, и не догадываются, что находятся под прицелом: из кустов за ними завороженно наблюдают детские глаза пламенных патриотов.

Таким образом Стаська опять оказался на высоте, в центре внимания.

Позднее я узнала, что другим маршалом был Константин Константинович Рокоссовский, столь поразивший меня своим величием и красотой, о нём мы много слышали по радио.

Так «совершенно секретно» прошел визит двух маршалов в наш городок Коркино. И только много лет спустя, будучи на экскурсии по городу Танкограду – Челябинску, из рассказа экскурсовода я узнала, что маршалы Советского Союза Жуков, Рокоссовский и Ворошилов приезжали ранней весной 1943 года в Челябинск на завод имени Колющенко, на котором изготовляли знаменитые установки «Катюши» с реактивными снарядами, а испытывали их на полигоне в Чебаркуле. И еще маршалы познакомились с изобретением конструкторов завода, которое позволяло нашим танкам передвигаться с выключенными фарами: впервые в танке смотровое стекло было заменено инфракрасным фильтром.

А ночевали-то у нас. Видимо, того требовали правила конспирации. Шла Великая Отечественная война 1941-1945 годов. А страна называлась СССР – Союз Советских Социалистических Республик.