«Я БЫЛА ЕГО ПЕРВОЙ ЛЮБОВЬЮ…»

Как утомительны в больнице вечера… Днём с утра вокруг тебя вертится больничная жизнь: обход врачей, процедуры. А вечером лежишь перед телевизором под потолком, а там ничего не привлекает. Переключить бы на другую программу, но пульт не работает, а до панели не достать. Смартфон в слабых руках дрожит… И лежишь себе на спине в надоевшей, но требуемой, позе и маешься, когда же силы появятся сесть без боли и усилий, по коридору походить.

Одно развлечение: каждые два дня меняются соседки по палате. Их подселяют ко мне перед их выпиской, так сказать, на дозаривание, до полного удовлетворения их состоянием. Положат такую рядом, и начинаются женские разговоры и откровения: как замуж выходила, какой муж достался, как рожала первого, а после второго ребёнка. Или как отношения с невесткой трудно устанавливаются…

А однажды вечером подселили женщину в возрасте, невысокую, с копной седеющих волос на голове. Была в ней какая-то сдержанность, достоинство. Обменялись с ней незначительными фразами перед сном, и свет выключили.

А утром она подняла жалюзи на окне, впустив в палату яркое, июньское солнце, словно заждавшееся прихода к нам, выглянула в окно и задумчиво сказала:

- Вот и день медицинского работника…

- Вы медик? Сегодня ваш праздник? - заинтересовалась я.

- Нет, я филолог, как и вы.

Видимо, вчера мы кое о чем друг друга всё же спросили.

- Этот день мне много лет памятен другим, - задумалась и продолжила новая соседка. – Наш поселок в этот день в июне прощался с моим одноклассником Валькой. Полярным морским лётчиком тридцати шести лет отроду.

…Моя соседка присела на свою кровать с моей стороны, и мы оказались с ней рядом. Я ждала продолжения.

- Гроб с телом доставили в наш аэропорт спецсамолётом из Североморска Валькин первый пилот, начальник штаба полка и военврач. У Вальки была оперирована небольшая локальная опухоль. Наш одноклассник, его друг Лёшка, известный врач, сказал, что если бы его оперировали у нас в городе, то операция была бы более удачной, и Валька остался бы жив… Попрощаться с ним пришли полкласса нашего. Я тоже с трудом, на несколько часов, вырвалась с работы. Узнала о похоронах накануне поздно вечером, не успела подстраховаться на такой случай. Торопилась, боялась опоздать.

На улице возле дома Валькиных родителей собралось много народу, люди толпились в сенях. Из большой комнаты была вынесена почти вся мебель, в центре её стоял гроб с Валькой, одетым в чёрную форму, на кителе были какие-то знаки отличия. Он ничуть не изменился, только, кажется, стал длиннее. Когда я, бежавшая всю дорогу, оказалась на пороге, люди расступились, и я опешила: мне предстояло пройти одной несколько шагов по образовавшемуся коридору, чтобы положить цветы. Помню, как все голоса и звуки внезапно стихли, а каблуки моих туфель были неимоверно громки. Все, кто был в комнате, смотрели на меня… Только тётя Маша, Валькина мать, сидевшая у гроба, тихо промолвила: «Ох, Лида… ты пришла». И за спиной я услышала шепоток: «Любовь… Школьная…»…

- Да, я была его первой любовью, - задумчиво произнесла моя соседка. - Только от него я слов любви не слышала. Догадывалась, что нравлюсь ему, чувствовала его безграничное обожание и трепет, но какой-то определённости и признаний не было. Весь посёлок знал о Валькиной любви, а я только когда его не стало, по-взрослому осознала и поверила в то, что была его первой любовью…

…Лида задумалась, и я не сразу осмелилась прервать её молчание. Было воскресенье, выходной день, и у нас не было каких-то процедур. В палату редко кто заходил. И моя новая соседка немного расслабилась и, подогреваемая моими вопросами, весь день и вечер рассказывала историю первой любви. Тема хоть и банальная, но для рассказчиков, да и слушателей, всегда интересная. Первая любовь, она же у всех бывает и помнится всю жизнь, она как розовый рассвет, который однажды осветил всё вокруг и… пропал. Потому что чаще всего вот как происходит: он её любит, а она принимает знаки внимания, но любит другого. Или она его любит, а он не замечает этого. Я знаю на своей жизни только четыре пары, у которых первая (и редкий случай – взаимная) любовь закончилась созданием семьи. Три из них распались, когда их дети были детсадовцами. Четвёртая живёт и сейчас, разделив после долгих притирок и узнавания зоны своей любви. Сейчас их это устраивает, они счастливы, хоть и как-то отдельно друг от друга.

Рассказ Лиды захватил меня. Я запомнила его до мельчайших подробностей. Как будто это было со мной. А может, со мной и было… Только у моего парня было другое имя.

- В восьмом классе я оказалась чужой. В новом учебном году с уходом многих ребят в технические училища, тогда туда можно было попасть без экзаменов, с семилеткой, ряды трех седьмых классов в нашей школе заметно поредели, и через пару недель было решено создать только два восьмых класса вместо трёх. Мой седьмой подвергся рассортировке больше всех, и я вместе с тремя ребятами оказалась в более стабильном и сильном классе. Наверное, потому что хорошо училась.

Как я в тот год комплексовала! К доске выходить стеснялась до дрожи в ногах, мама просила классную руководительницу, чтобы мне разрешили отвечать с места. К тому же мне в тот год прописали очки для постоянной носки, и я была единственным очкариком в классе. На переменах носила их в кармане фартука. Я считала себя некрасивой, уродиной. Мне не хотелось идти в школу из-за прыщей, скрытых под чёлкой. Я чувствовала себя серой мышкой, которую никто не замечает. А особенно не замечает Толя Басов или Толебасов, как его называли, который мне нравился с шестого класса.

Толя, крепкий, всегда серьёзный не по возрасту парень, вообще девчонок не замечал. Он занимался классической борьбой, и вскоре ею увлеклись другие мальчишки, образовав отдельную группу с общим интересом и с каким-то своим кодексом чести и достоинства.

Однажды я спонтанно, не задумываясь, попыталась привлечь внимание Толи. Мы были на субботнике на трубном заводе. В «перекур» выстроилась очередь к бачку с водой, с кружкой на цепочке. Подходила моя очередь, когда я увидела около бачка Толю со своими ординарцами. И я внезапно решилась: наполнила кружку водой и протянула её Толе. Но тут подскочил противный дурашливый Юрка. Грубо вырвал из моих рук кружку, отпил из неё и протянул Толе. Толя напился, посмотрел на меня, подал кружку и кивнул: «Спасибо». Юрка опять толкнул меня, и они ушли. Девочки сзади захихикали. А я проревела весь вечер, переживая эту неловкую сцену.

Наутро я отказалась идти в школу. Ничего не понимающая мама позвала на помощь отца, вернувшегося с ночной смены. Папкиного укоряющего взгляда было достаточно, чтобы я быстро собралась на уроки. Опоздала, конечно…

…Мы перешли с Лидой на «ты».

- Я давно знала, что после уроков Толя непременно заходит к своему другу Вальке, а через некоторое время Валька провожает Толю домой, он жил в другой части посёлка. Я, вздыхая и жалея себя иногда до слёз, долго смотрела из окна им вслед, пока они не скрывались за поворотом. И без конца ставила пластинку: «Ты стоишь у окна, небосвод высок и светел. Ты стоишь и грустишь и не знаешь от чего. Потому что опять он прошёл и не заметил, как ты любишь его, как тоскуешь без него…» Может, помнишь эту песню «Царевна Несмеяна»? Она же была прямо обо мне.

Восьмой закончился уныло, я сбавила в учёбе. Летом узнала, что Толя Басов забрал документы и успешно сдал экзамены в престижный энерготехникум. Это лето стало для меня каким-то поворотным. Я почувствовала себя уверенней, смотрела в зеркало без ненависти.

Что случилось, я тогда не сразу поняла. Уже много позже призналась себе, что всё дело в …первом поцелуе. Наш дом соседствовал с воинской частью. КПП располагался перед нашими воротами. Мой отец поддерживал отношения с некоторыми офицерами части, они уважали его. И в июле они предложили ему поехать в субботу вечером за ягодами на чебаркульский полигон. С ночёвкой. Нетронутых ягод там, говорили, видимо-невидимо, потому что проезд туда был по военным пропускам. Отец сам отказался, но предложил взять меня. Я категорически не хотела ехать куда-то с незнакомыми дядьками и их жёнами в какое-то поле, да ещё с ночёвкой. Согласилась только, когда отец сказал, что едет за ягодами и Ритка, вольнонаёмная служащая воинской части. Она иногда забегала к нам домой форму погладить, прихорошиться да и просто в туалет сходить. Быть постоянно среди мужчин под пристальными взглядами даже ей, разбитной и весёлой девушке, было нелегко.

Ехали мы в кузове крытой солдатской машины на скамьях. Добрались до места уже глубоким вечером, развели костёр, поужинали концентратами с тушёнкой и тем, что из дома захватили. Офицеры устроились на ночлег - кто в палатке, кто под открытым небом. Нам с Риткой и солдатом-водителем раскинули в сторонке брезент прямо на траве, выдали пару тонких одеял, хотя нужды в них не было: ночи стояли тёплые, без комаров. Побродили немного по кустам, Ритка сказала о водителе, что он ей неинтересен, потому что из сибирской деревни, где ждёт его невеста. Потом на спичках выяснили, кому спать в серёдке. Конечно же, выпала такая радость мне.

Улеглись. Солдат отвернулся в одну сторону, Ритка в другую, я посерединке, обняв Ритку за плечи. Ночью стало прохладно, и мы как-то придвинулись друг к другу. Я сквозь сон почувствовала, как солдат заботливо подтыкает мне под бок одеяло, которое Ритка стянула на себя. Опять уснула. И проснулась от того, что солдат тихонечко за плечи поворачивает меня к себе. Насторожилась, но притворилась, что сплю. Думаю, если начнёт обнимать или лапать, ткну ему кулаком в живот. Брат мне говорил, что в драке это самое уязвимое место. И вдруг почувствовала на губах осторожный и бережный поцелуй. Бить кулаком в живот было как-то уж слишком. Я затаилась, не открывая глаз. Ну, вот начнёт руки распускать, тогда и двину. Через пару минут опять почувствовала его губы. Опять очень нежные и мягкие. Это было потрясающе, но приятно. Я ни с кем ни разу не целовалась… А потом это произошло ещё и ещё несколько раз. Это были чистые не пошлые поцелуи. И руки никто не распускал.

Я так и «не проснулась». Зашевелилась, только когда все на рассвете стали собираться за ягодами, чтобы успеть затариться до полуденной жары. Солдат (вот не помню его имени, а первый поцелуй запомнила навсегда) никуда не спешил, его дело быть около машины, а ягоды - вот они, под ногами. Он с улыбкой поглядывал на меня, потом спросил, как мне спалось? Сказала, что хорошо. «И ничего не почувствовала?» «А что я должна была почувствовать?» - спрашиваю.

После обеда мы с полными корзинами и вёдрами отправились в обратный путь. По адресам развезли в городе всех офицеров. Когда высадили последних пассажиров и я осталась одна, солдат поднялся в кузов. И он опять с улыбочкой спросил: «Что так ничего и не почувствовала ночью?» «Ничего, - ответила, не моргнув, - я крепко спала». «А заметила, что у тебя исчезла маленькая коросточка на губе? Вчера была, сегодня нет?» «Ей положено было исчезнуть и она исчезла». Он засмеялся и сел за баранку, пригласил в кабину. Я сердито ответила, что мне и в кузове хорошо. У дома, перед КПП он высадил меня. Больше мы не встречались и не разговаривали. Только иногда на улице проезжавшая мимо меня машина притормаживала и коротко сигналила мне, и за стеклом видно было улыбающееся лицо. Я гордо отворачивалась.

Так вот, этот непризнанный поцелуй, видимо, и толкнул меня на то, что я отрезала в парикмахерской свою косу, выпросив у матери деньги на общие тетради. Мама меня хотела налупить, а отец сказал, что новая прическа мне к лицу. Я, наконец, в 15 лет поняла, что могу нравиться.

Но в свой девятый класс я пришла всё-таки немного скованной. Хотя девчонки одобрили мои волосы до плеч. Классная сказала, что никого рассаживать не будет, мы можем сесть за парты с кем хотим. Я решительно села за третью парту в первом ряду, так лучше будет видно с доски и без очков. И оказалась за партой одна. Моя подруга Тайка опаздывала к началу занятий.

«Лида, ты почему одна села? Сейчас мы к тебе кого-нибудь подсадим». Я не успела про Тайку сказать, как классная задала провокационный вопрос, от которого я вся сжалась: «Кто хочет сесть с Лидой?» Тишина. «Я хочу», - услышала я мальчишеский голос с «камчатки».

Класс замер. Я не осмелилась оглянуться назад. К моей парте решительной походкой подошёл парень и сел рядом. Это был Валька.

Это было откровение. Валька нравился всем девочкам в классе – спортсмен-борец, мечтающий стать лётчиком. Я была ему так благодарна, что он выбрал меня. Мы просидели с ним за одной партой три года. А как интересно и весело мы дружили! С ним, а также с его другом Серёгой, с Галкой, в которую был влюблён Серёга, тоже мечтающий о лётной профессии. А ещё влюблённые друг в друга Танька с Лёшкой. Иногда к нам присоединялся Толя Басов, и тогда моё сердце ныло вновь, я косноязычила при нём, чувствовала себя неуклюжей, глуповатой. На Вальку, сосредоточивающего своё внимание только на мне, Толя поглядывал насмешливо. В конце концов, я стала отказываться от встреч с участием Толебасова. Я любила его до потери себя…

Мы отправлялись в дальние поездки на велосипедах, первая весенняя вылазка обязательно в аэропорт, ездили на Монахи кататься на лыжах, лазили на крышу школы посмотреть салют в день Победы. Болели за Вальку и Серёгу на соревнованиях. Пели песни под гитару. А когда мальчишки записались в аэроклуб и начали прыгать с парашютом, мы с Галкой тоже замечтали прыгнуть хоть раз. У меня был минус – моя близорукость. Я могла не пройти медкомиссию, разрешающую прыжки. Галка через отца- медика раздобыла таблицу для проверки зрения, и я выучила наизусть её всю до пятой строчки. Но не получилось – заболела своей любимой ангиной, и поезд, то есть аэроклуб, ушёл.

…Рассказ Лиды продолжился ночью. Я вообще в больнице ночью почти не спала, навёрстывала сон урывками днём.

- Я знала, что Валька влюблён в меня, он просто дышать не мог в моём присутствии. Галка с Серёгой целовались и обнимались при нас. Наша четвёрка почти не расставалась, мы редко бывали с Валькой вдвоём. Обычно он приходил к нам, и мы сидели дома колени к коленям, шептались. Он рассказывал о самолётах, о красоте неба и земли сверху. Он уже несколько раз летал на учебном самолёте. Однажды приехали к нему на учения. Добрались к вечеру. Валька встретил нас в каком-то поле, сказал, что оттуда будет хорошо видно его полёт. Сказал, что махнёт нам крылом, и ушёл ночевать в свой отряд, опаздывая на вечернюю поверку. А мы втроём устроились на ночлег на высоком скирде соломы, смотрели в небо на звёзды. Рано утром начались полёты, Валька ещё с вечера рассказал нам о самолёте, на котором он полетит. Он назывался, кажется, на букву Л с бортовым номером на боку. Это был красивый полёт, восхитительное зрелище. Задрав головы к небу, мы прыгали, махали руками и орали во всё горло. Серёга уверял, что увидел, как самолёт слегка качнул крылом, мы с Галкой этого не заметили. Скирд от наших прыжков сильно разметался и осел. Мы скатились с него и начали собирать солому и закидывать её наверх. Она разлеталась под ветром, как золотистые искры. Это был наш салют.

После выпускного мы начали готовиться к поступлению в свои вузы – Валька с Серёгой подали документы в Бугурусланское училище, а я на филологический в Свердловский университет. Валька побаивался медкомиссии. По вечерам мы ходили с ним на детскую площадку на качели. Валька обнаружил, что они могут вращаться через верхнюю перекладину, описывая полный круг. Он накрепко привязывал себя ремнём к сиденью. А я ремнями привязывала его руки к металлическим поручням. Он приказывал мне затягивать крепче, и я изо всех сил тянула эти ремни. Потом сильно раскачивался и, немного задержавшись над перекладиной, падал вниз. И так без перерыва десять вращений вниз головой. Потом считали пульс, он должен быть в норме. Валька тренировал таким способом вестибулярный аппарат. Довольные отличным результатом, мы шли домой. И опять разговоры про самолёты, полёты и мечту. Валька был фанатом неба. Своей преданностью он восхищал.

Наши парни поступили в лётное училище и уехали. Галка прошла в техникум учиться на портниху. А я не прошла по конкурсу в университет. Но это ещё больше укрепило моё желание учиться именно здесь, вот английский подтяну и на следующий год обязательно поступлю.

Мама через свою землячку устроила меня на лёгкую работу лаборанткой, а точнее пирометристом, в цех на тракторном. Мне нравился запах литейки, рабочий шум цеха. Но вот беда, работать пришлось в три смены. Мне очень страшно было пробираться ночью по неосвещённым улицам посёлка к троллейбусной остановке. Я шарахалась от собак, а ещё больше - от чьих-то шагов за спиной или впереди. Жалась к чужим воротам и заборам. По первости меня провожал во вторую смену брат, но вскоре он уехал по распределению.

Валька написал одно единственное письмо меньше чем на полстранички: «Я летаю! Отлично прошёл медкомиссию. В перспективе буду учиться в военном училище, гражданская авиация меня не так увлекает». Он перед отъездом сразу предупредил, что письма не умеет писать да и некогда будет. А Галка читала мне письма от Серёги, полные любви, нежности и эпитетов. Мне было одиноко той зимой. Хотя дел было невпроворот: занималась с репетитором английским, в выходные ездила в читальный зал публички – читала запоем иностранную литературу, писала стихи. И очень ждала весну и лето, когда наша компания соберётся вместе.

Наступило лето, ребята наши долго не получали отпуска. И с приходом тепла появилась новая напасть: откуда бы я ни возвращалась, набивался какой-нибудь тип в провожатые, стоял перед окнами столбиком. Тогда выходил мой брат и вежливо мягким голосом предупреждал бедолагу, что если он ещё раз появится здесь, то он его прибьёт. Я не умела и боялась резко отшивать навязчивых ухажёров. Потому что был у меня печальный опыт ещё в десятом классе, когда один подвыпивший переросток, бросивший школу и бездельничающий, резко остановил мой велосипед и начал приставать. Я оттолкнула его и получила удар кулаком в переносицу. Такой, что искры из глаз посыпались. Мой брат, увидев меня плачущей, побежал к дому подонка, но тот не вышел на улицу, спрятался за высокими воротами. Но это так я тебе рассказала. Был бы Валька не на ученьях, он бы одним приёмом уложил этого наглеца.

А накануне приезда Вальки случилась такая история. Я сдала экзамены в университет, знала, что прошла по конкурсу и уехала домой ждать вызова «на картошку». Я его получила с большим опозданием, почта не сработала. Позвонила в деканат и узнала, что весь первый курс накануне уже отправился в дальний колхоз. Меня призвали в течение пяти дней появиться там. Добираться нужно было своим ходом с пересадкой в Свердловске на какой-то транзитный пассажирский поезд. Бурная радость, скорые сборы.

Порадовался за меня и знакомый Славка, старослужащий из воинской части. Мы иногда разговаривали с ним у наших ворот. В Свердловске у него была жена и трёхлетний сынишка. Он рассказывал о них, зачитывал письма о смешных вопросах и ответах своего «почемучки». Но больше всего меня интересовали его рассказы о городе, в котором мне предстояло учиться. У него было свободное время, и он предложил: «Ну что мы стоим у ворот? Пойдём хоть пройдёмся до конца улицы». Немного поколебавшись, я согласилась. Поселковые девушки гуляли по вечерам с солдатами в обнимку. Они не вызывали у меня уважения, скорее наоборот. У меня были свои принципы на этот счёт. Славка знал об этом. Ну, вот идём мы по улице, разговаривая, чему-то смеёмся. Уже повернули назад, и я вижу, что навстречу идёт тётя Маша, Валькина мать. Я поздоровалась, и она с нескрываемым осуждением оглядела нас. Дело в том, что она и моя мать в шутку называли себя сватьями. Да и соседи знали про нашу с Валькой дружбу.

Я пришла домой расстроенная: что себе надумала тётя Маша? Она ведь обязательно расскажет об этом Вальке, потому что у них были очень доверительные отношения, она порой донимала Вальку своими вопросами и советами по тому или иному поводу. Но, в конце концов, что мне - просто с кем-то пройтись, что ли, нельзя? Что я – сосватанная, что ли, или невестка её? Где вот Валька? Галке Серёга написал, что они должны были приехать ещё три дня назад.

А на следующий день вечером пришёл Валька. По его виду я поняла, что тётя Маша ему рассказала о моей прогулке с солдатом. Валька был очень смущён и взволнован, не знал, как разговор начать. Но нашёл повод: «Дай мне твою коричневую тетрадь со стихами, я хочу переписать одно стихотворение про аэропорт». У нас у каждой девочки в классе были такие тетрадки, в которые мы переписывали друг у друга стихи популярных авторов, предпочтительно о любви. Иногда я брала её с собой на наши посиделки и читала стихи, в том числе и свои, выдавая их за чужие. Кстати, стихотворение «Аэропорт» было моё. Я от всех скрывала, что пишу стихи. Мечтала однажды подарить всем какую-нибудь изданную книжицу с ними.

Я вынесла тетрадь. Валька топтался, не зная о чём говорить. Потом робко предложил: «Пойдём, погуляем. На наши качели сходим». Я сказала, что отец просил меня быть дома в девять часов, иначе он закроет калитку на запор. Я обиделась на Вальку. Почему он молчит и не скажет, как скучал по мне, я же знала, что скучал. А я бы рассказала, что тоже скучала, как мне страшно было одной ходить ночью на работу, как хотела, чтобы он был рядом, защитил. Почему он всегда молчит и не скажет о своей любви? Почему ни разу не взял меня за руку, ни разу не обнял, не поцеловал? Кроме немого обожания, мне хотелось признаний, ласковых слов, заверений… А маме своей поверил, не знаю, что уж она ему рассказала…

Это потом, во взрослой жизни я поняла, что мне было уже 19, а ему ещё только 19.

Он ушёл, а я решила, что ещё пообижаюсь, а завтра мы всё равно помиримся.

А завтра я обувалась на крытом крыльце и вдруг услышала голос тёти Маши. Она во дворе разговаривала с моей мамой. «Ну что такое, отказалась с ним гулять? Парень пришёл и чуть не плачет. Он же однолюб, как и я. Она, конечно, девушка у вас смазливая, парни вокруг так и вьются».

Как меня резануло это слово «смазливая»! Так называют легкомысленных, недостойных особ!!! И откуда она взяла, что парни вокруг увиваются? Меня обдало жаром: как Валька позволил матери вмешаться, выслал её выяснять отношения? Как это не по-мужски, не по-взрослому… Ах, обидели мальчика. Просто низко.

Тётя Маша ушла со словами: «Поговори с ней, Наташа, может, одумается». Да что я такого сделала, чтобы одумываться? Мать пообещала. А зайдя на крыльцо и поняв, что я всё слышала, только и сказала: «Парень-то ведь хороший, доченька. Не знаю, что у вас случилось, но я в ваши дела не собираюсь вмешиваться. Вы взрослые, сами разбирайтесь». Я возблагодарила Бога, что у меня такая мудрая мать.

Валька так и не появился, видимо, уехал. А через день у меня был билет на поезд в Свердловск. Рано утром я вышла из дома в сапогах, в тёплой куртке, с небольшим рюкзаком за плечом. К путешествию в колхоз готова. И вдруг недалеко от дома увидела Вальку. Он шагнул навстречу, потянулся к рюкзаку: «Я тебя провожу на вокзал». «Не надо меня провожать, я дорогу знаю». «Ну хоть до остановки». Я опять: «Не надо, Валя». «Ну почему?» «Откуда ты узнал, что я сегодня уезжаю?» «Мама сказала». «Ах, мама…» «Слушай, я клянусь тебе, что не знал, что она отправилась к вам. Я с ней поругался из-за этого». И я помягчела и проникновенно сказала: «Знаешь, Валька, меня эта пошлятина очень обидела. Я даже оскорблена. И вообще, давай расстанемся друзьями». «Я буду писать тебе». «Не надо, ты ведь не любишь писать. Давай попрощаемся». «Ну почему?» - вскричал он. И я, чувствуя, что разговор затягивается, решилась: «Прости, Валя, но я тебя не люблю».

Я никогда больше не видела, как может так внезапно побледнеть человек. Он, сокрушённый, остался стоять на дороге. А я спешила на поезд. Передо мной открывались такие горизонты! Интересная учёба, студенческая жизнь, общага, фольклорные экспедиции. Я обязательно издам книгу своих стихов и напишу новые! Я вдруг почувствовала себя… свободной. В полёте! Как в песне: «Прощай, прощай, мальчик, у меня другие огни…»

- Вот такая я жестокая была, максималистка, - заключила Лида, – но тогда считала, да и сейчас считаю, что поступила честно. Искорка моей любви погасла без признаний, без писем, без слов… Женщина любит ушами… А ещё в те бессонные ночи я поняла, что у нас ничего не получится – у нас разные горизонты: у него в небе, в облаках, а у меня - на земле. И оба прекрасны, но у каждого - свой.

Вальку я больше ни разу не видела. Танька однажды при встрече рассказала, как бы между прочим, что Валька приезжал в отпуск, они ездили с ним в парк, на улице все оглядывались на него - красивого подтянутого в сногсшибательной форме с кортиком на поясе… Танька вышла замуж за Лёшку. Серёга и Галка тоже поженились. Однажды встретила их на улице. Серёжка бросился ко мне с объятиями. Галка с укором глянула на него. И на меня - с откровенным осуждением. Ни слова не сказала. Я выпала из нашей компании.

Через полтора года я вышла замуж за отличного парня. У нас была небогатая, но весёлая свадьба. Когда мы узнали, что ждём ребёнка, перевелись на заочное и вернулись в свой родной город. Стали жить у его родителей.

Приезжая в посёлок к своим родителям, нередко встречала тётю Машу. Она обычно останавливала меня, внимательно разглядывала, расспрашивала о муже, детях, работе. И каждый раз говорила одно и то же: «А Валечка до сих пор не женат. Ах, Лидочка, как же Валечка любил тебя. Как любил…» А я глупо улыбалась в ответ, скрывая досаду. Ну зачем она говорит это мне, счастливой замужней женщине?

От неё же я услышала новость: «Валечка женился, привозил жену. Мне она понравилась, скромная, тихая… Сынок у них родился. Алёшей назвали».

Я так обрадовалась, не сказать словами: Валька счастлив! И он по-прежнему верен себе и своему слову! Дело в том, что однажды после выпускного мы сидели возле Серёгиного дома. И я, очарованная своим маленьким племянником, сказала, что когда у меня родится сын, я назову его Алёшкой. Валька радостно подхватил: «Когда у меня родится сын, я тоже его назову Алёшкой! У нас у обоих будет Алёшка».

Когда у меня родился сын, то муж сказал, что первенца он назовёт сам. Он выбрал другое имя. А Валька молодец!

…Как ехали на кладбище, не помню. Помню из наших только Таньку. После отзвучавших выстрелов караула мы подошли к свежему холмику. Танька положила на могилу цветы. Я тоже наклонилась с цветами, как вдруг услышала женский голос: «Таня, а эта его первая любовь-то пришла попрощаться?». «Да, пришла». «И где она? Покажи». «Да вот же, рядом», - понизив голос, ответила Таня. Я разогнулась, и на меня уставилась женщина, оглядела с ног до головы и с вызовом громко сказала: «Ну, ничего особенного!».

Я узнала её. Это была мать Толи Басова…

Обратно я ехала в автобусе абсолютно с незнакомыми людьми. И тут дала волю слезам: мне было жалко Вальку. И за себя было обидно. Знала бы Толебасиха, что я когда-то была влюблена в её сына, что он долго стоял между мной и Валькой. Но именно тогда я услышала это: «Его первая любовь…». Обвиняюще было сказано.

После похорон тётя Маша долгие годы дружила со мной. Часто звонила, даже приезжала ко мне на работу. Много рассказывала о внуках, сыновьях Вальки, они оба пошли по военной линии, о том, какие посылки она им собирает и т.д. И в каждую встречу я слышала этот припев: «Как же он любил тебя…» Она, наверное, действительно, была однолюбкой: впустила меня в своё сердце когда-то и не захотела отпустить…

А несколько лет назад случилась такая история. Мы решили продать свой гараж. Нужны были деньги. Тогда гаражи ценились. Для оформления сделки, а я была собственником гаража, мне понадобилась одна справка, которую должен предоставить и заверить председатель гаражного кооператива. Мне сказали, что он военный в отставке, мужик строгий и ответственный. А он оказался вполне приветливым и доброжелательным. Его бухгалтер пошла печатать эту справку. Я села возле стола и тут увидела на тумбочке лётную военную фуражку с крылышками на кокарде. Спрашиваю, сувенир это или его? Он сказал, что его, что он морской лётчик, налетал много-много, теперь на пенсии.

«Как же вас, такую редкую птицу, занесло в наш сухопутный город?» «Да не очень редкую, - говорит, - нас, полярных лётчиков здесь немало осело. Настоящее братство. Все друг друга знаем, дружим. Каждый год 17 июля в день рождения морской авиации встречаемся все вместе в сквере у театра. Потом куда-нибудь идём». «Семьями встречаетесь?» «Нет, женщин и подруг не берём на эти встречи, одни мужики. Это закон. Исключение - Мария Никифоровна, мать нашего рано ушедшего товарища Валентина – и называет фамилию. - Он был лучшим из нас. Мужественный, решительный… Он был настоящим асом. Выполнял самые сложные полёты». «Да я знаю Вальку, - говорю, - это мой одноклассник. Гордость нашей школы. Прекрасный человек. И тётю Машу знаю». «Романтик, самозабвенно любил авиацию, - продолжал председатель. - И человек интересный: играл на гитаре, пел. Мы учились вместе в училище. Стихи читал нам замечательные. Нет, не свои, у него была такая толстая коричневая тетрадь, где было записано много замечательных стихов о любви. Читал их и наизусть, и из тетрадки… Боже мой, как он страдал, когда его любимая девушка бросила, сказала, что не любит. Катался по кровати, рыдал. Мы даже боялись за его жизнь. Какое-то время его к полётам не допускали. Я таких переживаний никогда не встречал, как он сильно её любил. Других женщин долго не замечал…»

Бухгалтер принесла мою справку, председатель заверил её подписью, продолжая: «Мы с ним и служили вместе. Последним из нас женился». «А знаете, - решила подольститься я, - мы с ним в один день родились».

И тут председатель поднял голову и пристально поглядел на меня: «А не вы ли… та, его первая любовь?»

«Не знаю…», - растерялась я. Взяла справку со стола и вышла.

Жалею ли я? Раскаиваюсь ли? Чувствую ли свою вину? Нет, ни то, ни другое и ни третье… Просто уже после смерти Вальки иногда в свой день рождения и в праздник медиков вспоминаю нашу робкую несмелую любовь. Всегда со светлым чувством, как детство. Я верю, что кто-то свыше руководит нашими поступками. Определяет судьбу. И все сопротивления наперекор ей тоже нам продиктованы. Но я горжусь, что была первой чистой любовью замечательного человека.

… Лида снова подошла к окну и, усмехнувшись, пропела: «Любите, девочки, простых романтиков, отважных лётчиков и моряков…»

Лиду выписали на следующий день. А я, как только появились силы сидеть, несколько дней записывала её рассказ – блокнот и ручка всегда со мной - стараясь ничего не упустить.