Про мамин дом и не только

В 1931-м году моя бабушка, тогда еще молодая вдова, вместе с дочерью – моей будущей мамой – переехала из Москвы в Ленинград на новое место работы. Они поселились в коммуналке на улице Жуковского, 29. Это самый центр города, несколько минут до Невского проспекта. В блокадном 1942-м году мои родные, прихватив самое необходимое, оставили эту квартиру, как оказалось, навсегда. Бабушку как лицо немецкой национальности должны были спецэвакуировать по Ладоге в Сибирь. Её 17-летняя русская дочь поехала с ней, хотя имела право остаться. Тогда жилье удалось бы сохранить. Но разве могла она бросить больную дистрофией мать?

Спустя 15 лет по ходатайству моего отца-фронтовика с бабули сняли клеймо спецпереселенца, но возвращаться в Ленинград не имело смысла. В квартире жили другие люди, они маму даже на порог не пустили. Такая семейная история.

Недавно внучка отдыхала в Питере и сфотографировала фасад и окна «нашего» дома. Здание до революции значилось как доходный дом Е.М. Горленской. Построен в 1904 году в стиле модерн архитектором И.П. Горленским – то ли её мужем, то ли родственником. Известно, что сам архитектор проживал в этом доме до 1917 года. С 1908 по 1931 год здесь жил писатель Е.И. Замятин, так что мама с ним наверняка сталкивалась.

Это был типичный доходный дом начала 20-го века – шестиэтажный, с эркерами, с изящным балкончиком на верхнем этаже, с обязательной изразцовой печью и кованой лестницей, с просторной галереей, в конце которой был вход во флигель. В окнах парадной красовались витражи с растительными мотивами. На втором ярусе витраж с цветками, на третьем с маками. В окнах галереи витражи были выполнены в виде геометрического рисунка. В оформлении окон использовались кабошоны и опаловые стекла.

Любители старины пишут в Интернете, что сегодня внутри дома многое утрачено.

«Фасад, если не присматриваться, выглядит почти так же, как в прошлом веке», – написала мне мамина подруга детства Тата, которой я отправила на электронный адрес «свеженькие» фото дома.

Это та самая Тата, про которую писал Корней Иванович Чуковский: «И у маленькой Татки тоже будут внучатки». Внучке Корнея Чуковского – Наталье Николаевне Чуковской –Костюковой 98 лет, она микробиолог, профессор, доктор медицинских наук. Из Ленинграда она эвакуировалась на Урал, поступила в медицинский институт, потом училась в Московском медицинском, здесь вышла замуж за лётчика, родила дочь и двух сыновей-близнецов. У Натальи Николаевны давно есть внучатки и уже семь правнуков. Моя мама по служебным делам бывала в Москве, останавливалась у подруги детства, они переписывались. Я познакомилась с ней в одну из своих московских командировок и тоже бывала в её московской квартире.

В 2000 году мамы не стало. Наше общение с Натальей Николаевной не прервалось. Отправляла ей свои статьи, изданные книги, будто с мамой делилась победами и проблемами. Сейчас связываемся по электронке. «Ты прививку сделала? А твои?» – строго спрашивала она в ковидный год.

Наталья Николаевна 60 лет связана с институтом им. Гамалеи, до сих пор востребована, консультирует, пишет статьи. Шутит: «По блату прививаюсь в числе первых». Это невероятно интересный, светлый человек. И наш добрый семейный ангел. Когда моя сестра после кесарева сечения умирала в Казахстане от заражения крови, я отбила Наталье Николаевне телеграмму. В ней значилось 50 слов: диагноз, осложнения и отказ в вызове консультанта из Москвы. В течение суток мамина подруга получила плазму через директоров своего института и института Склифосовского, достала лёд и антибиотик, а её муж-летчик через друзей переправил коробку с плазмой в аэропорт Караганды. Сестра пошла на поправку. Мы безмерно благодарны Наталье Николаевне.

Все эти годы у меня есть бесценная возможность узнать от неё подробности жизни предков, о чём не успела спросить у мамы и бабушки.

Вот несколько сообщений от Натальи Николаевны про дом на Жуковского и не только:

«Ваши жили на втором этаже, а на первом были два магазина: молочный и булочная. Меня туда часто посылали. Лестница вашего дома была шикарной, с изгибами, с витражами. Думаю, до революции там была дорожка на лестнице, служил швейцар. При нас это было всё грязным и запущенным. А мой дом стоял на ул. Маяковского, No 9. На моей площадке на третьем этаже были ниши для статуй. Мы с твоей мамой вставали в эти ниши в разных позах, изображая статуи. Мой дом не выходил к углу улицы Жуковского, на угол выходил двухэтажный флигель, там было общежитие рабочих. Немецкая бомба угодила во флигель, мой дом признали негодным для жилья, но наша лестница сохранилась, сохранилась и задняя стена дома, что во двор. Сейчас на месте моего дома и флигеля стоит школа. При постройке школы лестница (60-е годы 19 века!) и задняя стена с окном встроены в здание школы».

«Спасибо за поздравления! Недавно по Интернету устроила себе прогулку по нашим с твоей мамой Ирой «местам». Конечно, смотрела на её дом, на её окна...»

«Милая Олечка! Пытаюсь ответить на твои вопросы. Твоя прабабушка переехала в коммуналку на Жуковского в 1938 году. Там уже жил её внук Гена, отца которого арестовали. Им стало очень тесно и трудно жить. К счастью, за два года до начала войны сына твоей прабабушки реабилитировали, он забрал мать и Гену к себе».

«А с твоей маменькой мы познакомились на улице, играли в классики. Мне 9, ей 11. У нее чудные косы, пальто нараспашку и незашнурованные ботинки – мама-то на работе.

Говорит:

– Хочешь мороженое?

– А откуда у тебя деньги? – спрашиваю.

– Да на обед мама дала, велела идти в столовую, а там всё такое невкусное. Берем мороженое по 11 копеек, потом ещё по одному, мерзавки такие. Деньги кончились. В другой раз идем ко мне домой, вытряхиваем всю мелочь из моей копилки за два года – 41 копейка! Дружили очень весело. Ведь она старше была и уму-разуму меня учила. Сперва научила плясать русскую – «Николай, давай закурим!», под эти слова легче выплясывалось.

Как сейчас помню: всё те же спортивные ботинки, пляшущие по паркету древнего петербургского дома. Потом – танго под «Дождь идёт». Слов не знали, Ира напевала в такт: «Шмяк, шмяк, шмяк...». Научила. А ещё она мне рассказала, откуда дети берутся. Я не поверила, пошли к ней домой, и она показала мне книгу о воспитании детей, которую её мама читала, чтобы правильно воспитывать ребёнка. Пришлось поверить. Из её соседей помню только еврейскую семью. С мальчиком Герой у мамы был «роман», но недолго.

Я была в курсе – опять же для меня опыт, два года разницы много значат! Была там ещё одна запечатанная комната. Про её жильца, неизвестно куда сгинувшего, нам не велели спрашивать. Хорошо помню, как ходили мы на ёлки и дни рождения. Особо запомнилось 16-летие твоей мамы осенью 1940 года. Ира пригласила двух знакомых мальчиков (своих поклонников), а они уже были забриты в военное училище. В кирзовых сапогах, бедные, танцевать под патефон стеснялись... Она не рассказывала тебе, как спасла меня от домогательств папаши Гали – моей подруги?

Мы с ней потом, во время её приездов в Москву, как начнем всё вспоминать, так и хохочем до упаду. Хотя по ней эпоха прошлась с самого детства... Твоя мама была трудармейцем, знаю, что твой папа воевал. Мой муж и отец воевали, два дяди погибли. Я каждое лето была на трудовом фронте. Война – главное событие людей нескольких поколений, а вот праздник Победы и ваш тоже!

Вас бы просто не было! Странно, да? Самое главное, чтобы это нечеловеческое безумие не повторялось». Когда мои дочка и внучка начинают сожалеть о квадратных метрах в северной столице, я пресекаю разговоры: «Хорошо, что все живы остались. А то ни меня, ни вас бы просто не было».